В продолжение предыдущего поста — сегодня ещё одна заметка корреспондента архангельской губернской газеты «Волна», опубликованная в 1925 году:

Около Жижгинского маяка далеко врезался Дураковский мыс — по Летнему берегу Белого моря. На самом мысу, у самого берега моря приютились, сжавшись друг к другу шестьдесят лачуг деревни Дураково.

Неприглядно угрюма деревушка. Тьма и бедность здесь царят... Ближайшая деревня на расстоянии 50 верст. Но будет больше: старуха мерила клюкой, да махнула рукой и сказала за 50.

Дураково всё в песку. Песок тянется по несколько километров вдоль и в ширь берега. Морскими ветрами поднимает и заносит всё и вся. Поля у дураковцев засеваются немного житцем для шанежек, но и те покрываются заносным песком.

Жители на большую половину больны (худой болезнью). Этот бич свел здесь гнездо. Лечились раньше тайно. Лекарями были коновалы. Давали для питья какой-то «сулемы». Была или нет польза, что-то не слыхать. Лечились скрытно друг от друга. Разве пьяный коновал проговорится, а то ведь не отличишь больного от здорового. Теперь это уже не тайна.

Главный промысел дураковчан — морской: звериный и семужий. Первым промышляют около 40 человек. Средний улов на промышленника — пудов 15 звериного сала.

Средний улов семужий бывает от 500 до 600 пудов за лето. Этот промысел распределяют только на имеющуюся ревизскую душу, на женских — нет. На прибывших (родившихся) малых мужских душ не дают до следующего передела, а мертвых душ не исключают до следующего передела-ревизии. Такой передел бывает через 10 лет.

В дураковских суземках сева мало. И неудивительно, что в Дуракове на 60 хозяйств лишь 12 лошадей. Коровы также не у каждого есть.

В настоящее время 12 семейств с радостью переселились бы куда-нибудь в пределы губернии. Просились и в Сибирь, на Обь в 1920 году, но разрешения не последовало.

Необходимо глубже рассмотреть положение помора как с административной точки зрения, так и со стороны здравоохранения. Взрослое население темное. Грамота, например, такая: когда свесят на весах морского зверя, то привязывают к нему маленькую дощечку (бирку), на которой поперек вырезают рубчики, означающие пуды, а фунты отмечают натыканными ножом точками. Вместо весов промеж собой употребляют топор — весят на топорище, передвигают веревку, смотря по тяжести.

Жизнь дураковчан вся, от начала до конца, наполнена различными происшествиями и приключениями морских промыслов, которые от поколения к поколению переходят с добавлением новых историй о более сложных приключениях.

Море — золотое донышко, но при условии, если орудия промысла будут доступны по ценам, а также труд — труд опасный, морской, будет ценится так, что бы иметь средства существования как себе, так и семье. Жить тогда еще можно будет сносно. Но часть жителей ищет пути переселения...

Поясняя процитированное, следует сказать, что кому-то может показаться, что жили дураковчане и так сносно — до 600 пудов сёмги в год на мужскую душу. Ешь — не хочу! Но этот улов, как и звериное сало в основном шли на продажу — надо было везти в Архангельск или сдавать скупщикам. А на вырученные деньги покупать всё для существования необходимое — начиная с иголки. И прежде всего хлеб, так как выращенного в приполярных условиях на песчаной почве «житца» (ячменя) хватало только на то, чтобы иногда испечь шанежки.

Что же касается термина «худая болезнь», то им в ту пору именовали венерические заболевания, которые пытались лечить местные знахари и коновалы — заговорами и различной «сулемой». Даже в 1925 году, то есть через восемь лет после Октябрьской революции. Понятно, что из этого периода надо отнять два года Гражданской войны и интервенции. Но тем не менее из всех нововведений — лишь появление сельсовета. Поэтому и улов продолжали делить по старинке — на каждую ревизскую, то есть мужскую душу.

А медпункт, школа, почта, магазины, колхоз, электричество, самолёты появились лишь на рубеже 1920-1930-х годов. Причём «коллективизировать» дураковчан труда не составляло — они и так веками трудились «сообча», так как один на морской промысел не пойдешь, только артелью. Поэтому преобразование «обчества» в колхоз в Дуракове, как и в других поморских селениях, прошло почти безболезненно. Разве что изменилось распределение улова и доходов — с подушного на заработанный в колхозе трудодень.

Все эти преобразования не могли не сказаться на росте численности населения — в 1939 году в уже более чем ста домах жило 380 человек. И никто, кроме уезжавшей на учёбу молодёжи, не помышлял куда-нибудь переселиться. А поскольку новая жизнь никак не соответствовала названию деревни, то дураковчане послали в Москву ходатайство о переименовании («Не дураки же мы!»). И оно было удовлетворено — Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 26 апреля 1941 года деревня Дураково была переименована в Летний Наволок.

Начавшаяся через два месяца война, понятно, сократила численность населения, но за первые послевоенные годы она восстановилась. А вот реформы недавнего времени — ельцинско-чубайсовские — оказались намного пострашней последствий военного времени и губительными — в Летнем Наволоке по состоянию на прошлый год оставалось лишь пять постоянных жителей. Остальные переселились — или в более комфортные места, или в мир иной. Потому что и за прошедшие с 2000 года 25 лет ничего значимого для возрождения имеющих многовековую историю поморских сёл и деревень не сделано. А значит, дата упразднения Летнего Наволока (и не только его) как поселения — это вопрос времени, и не такого уж далёкого...

Предыдущий пост - О пастухе, ведмедях и отпуске