Во вчерашнем сообщении я упомянул управляющего Российским консульством в Берлине барона Альфонса Гейкинга, который затем был переведён консулом в Лондон. Впоследствии А. Гейкинг написал книгу «Четверть века на российской консульской службе", в которой есть глава под названием «Некоторые недостатки русского торгового мореплавания». В ней, в частности, говорится:

Что касается побегов с русских судов, то они совершаются тем чаще, что фактически в громадном большинстве случаев остаются безнаказанными. Статья 1271 Уложения о Наказаниях грозит дезертиру строгой карой. Но его преследование осуществимо у нас лишь по жалобе потерпевшего лица в виду того, что наш закон смотрит на контракт, заключенный между капитаном и матросом, как на простой договор о найме, имеющий частный характер и затрагивающий лишь частные интересы. Вследствие этого, и так как за нахождением в дальнем плавании потерпевший от дезертирства капитан отсутствует в том русском порту, в котором он мог бы предъявить жалобу в суд на дезертира, этот последний обыкновенно не привлекается к законной ответственности... В случаях побегов с русских судов за границей замена убыли экипажа в заграничном порту означает для русского судовладельца крупную денежную потерю ввиду большого размера жалования, уплачиваемого иностранным заместителям убывших.... В новом положении о русском торговом мореплавании следовало бы вменить государственным властям в обязанность привлекать дезертиров к законной ответственности...

Дополняя процитированное, скажу, что в областном архиве можно найти информацию об этих беглецах-дезертирах, которых вполне уместно именовать невозвращенцами дореволюционного времени. Так, однажды мне встретилось дело с перепиской между архангельским губернатором Бибиковым, местным губернским жандармским управлением, их столичным начальством и отделом торгового мореплавания министерства торговли и промышленности. И сделал из неё выписки, которые ниже привожу.

Но прежде замечу, что участие в переписке упомянутого министерства объясняется тем, что все остававшиеся на Западе северяне были моряками приписанных к Архангельску судов. Именно поэтому информация о бегстве членов судовых команд прежде всего поступала из заграничных российских консульств в данный отдел министерства. А он затем ставил в известность политическую полицию и местные власти. Вот, например, что говорилось в одной секретных депеш, адресованных губернатору Бибикову:

Отдел имеет честь препроводить Вашему Превосходительству список архангельских моряков (с приложением паспортов), дезертировавших заграницей в период с декабря 1912 года по август 1913 года, с указанием консульств, сообщивших о случаях побегов, названий судов и времени побегов...

Из списка следовало, что в декабре 1912 года со стоявшего в Лондоне судна бежали двое жителей нашей губернии: уроженец Кемского уезда Виталий Минин и архангелогородец Андрей Григорьев. Там же, в Лондоне, 15 марта 1913 года навсегда покинул борт корабля уроженец Лисестровской волости Иван Заборский. В тот же день, но в другом английском порту — Ньюкасле — стал невозвращенцем архангелогородец Ефим Куницын — член команды парохода «Михаил». 18 мая не пожелал вернуться на родину и остался в Нью-Йорке матрос судна «Царь» пинежанин Александр Щепоткин. А через три месяца, в августе, решил остаться в Роттердаме Николай Пермяков, бывший крестьянин Рикасовской волости Архангельского уезда (впоследствии Заостровский сельсовет Приморского района)...

Примерно такие же списки регулярно отправлялись и в адрес министерства внутренних дел и жандармского ведомства. А они в свою очередь посылали запросы опять же в Архангельск, соответственно губернатору и местному жандармскому управлению. Причем в этих бумагах каждый раз предлагалось одно и то же: объяснить, почему северяне бегут с судов и становятся невозвращенцами.

Отвечая на запросы, местные власти непременно указывали две причины, точнее, две «слабости»: нетрезвый образ жизни моряков и их любовные похождения. Дескать, одни выпили лишнего и отстали от судна, а другие — нашли себе подруг и посему остались. При этом все иные возможные мотивы отрицались.

Так, губернатор категорически исключал экономическую причину — мол, условия жизни у нас в губернии хорошие, не хуже заграничных или, по крайней мере, столичных. А местные стражи государственного строя, заявляя, что зорко следят за подбором судовых команд, напрочь отвергали политическую подоплеку: «Все дезертировавшие ранее ни в чем предосудительном, тем более в политической неблагонадежности замечены не были».

Понятно, что рапортовавшие прежде всего беспокоились о себе — не могли де они написать, что недоглядели и что значительная часть населения губернии, особенно в неурожайные годы, бедствует.

Возвращаясь к книге Гейкинга, процитирую несколько строк о другой категории невозвращенцев — о «беспаспортных и безбилетных беглецах из России»:

Русские капитаны, привезшие русских беглецов в Англию, относятся к ним весьма различно. Но в большинстве случаев они просто умывают руки, заявляя, что не знали о появлении беглецов на их судах и не имеют возможности предупредить высадку их на берег, когда судно стоит в территориальных водах Англии. На русских судах команда часто потворствует беглецам и укрывает их на судне...

Вполне возможно, что подобное потворство было проявлено к одному из первых беглецов-эмигрантов, который покинул Россию, скорее всего, через Архангельский порт и на котого было заведено уголовное дело. А оно, дело, по сей день хранится в областном архиве, и из него следует, что в Архангельск в начале марта 1874 года пришло письмо из американского города Оровилль (Oroville). Хотя это письмо и было адресовано матери эмигранта, проживавшей в деревне Усть-Сюма Предтеченской волости Шенкурского уезда, до неё оно не дошло — в почтовой конторе было вскрыто и передано в губернское правление.

26 марта Архангельское губернское правление издало указ, которым предписало Шенкурскому уездному полицейскому управлению «начать преследование крестьянина Попова», то есть автора этого письма. Полицейское управление, установив, что уехавший в Америку без разрешения в 1865 году крестьянин Андрей Пантелеевич Попов, родился в 1845 году и оставил на родине брата Пармена и сестру Наталью. Они, как их мать, Александра Попова, ничего вразумительного о том, как Андрею удалось покинуть Россию, сказать не могли.

Зайдя в тупик, шенкурские полицейские 19 апреля обратились в губернское правление за разъяснением: «Каким образом возбудить преследование Попова, когда его нет на лицо?» Последовавший ответ — «несмотря на отсутствие, дело непременно возбудить и наказать в судебном порядке виновного» — не внёс никакой ясности.

Что ж, дело пришлось возбудить и затем передать в местный суд. Теперь пришла очередь оказаться в замешательстве уездному суду. Спустя полгода, так и не приняв никакого решения, Шенкурский уездный суд нашёл способ, как избавиться от этого дела — 21 сентября 1874 года переслал его материалы в Архангельск «на распоряжение Губернскому Правлению, коему виднее, как поступить в дальнейшем ходе по сему делу».

Конечно, губернские чиновники и сами не представляли, как можно наказать находящегося в Америке. Поэтому сие дело, как говорится, положили в долгий ящик. А потом про него забыли или, по крайней мере, попытались это сделать. Ибо чиновничья совесть была чиста — всё, что могли, «для понуждения уездных властей», сделали. А выяснять, на каком судне и при чьём попустительстве 9 лет назад Андрей Попов покинул Архангельск, они не стали. Да и вряд ли могли это сделать...

С некоторыми, на мой взгляд, интересными выдержками из книги А. Гейкинга постараюсь ознакомить позднее...

Предыдущий пост - Марка за полторы марки