Во вчерашнем сообщении рассказывалось о том, как архангельский военный губернатор Степан Миницкий (личность весьма неоднозначная, о чём я ранее писал) смог уберечь Соломбалу от почти полного разорения. А вот его преемники на посту оказались намного покладистей и не смогли сколько-нибудь существенно помешать реализации другого сумасбродного замысла императора, о котором речь идёт ниже.

Деревянные мостовые, или в просторечии мостки, всегда являлись отличительной чертой Архангельска, и в его истории трудно представить период, когда бы горожане по ним не ходили. Однако, как свидетельствуют архивные документы, такой период все же был. Правда, архангелогородцев той поры в измене традиции подозревать нельзя. Ибо ликвидация мостков происходила не по их воле. В этом лично убедились иностранные моряки, посещавшие город в 1830-1840 годах.

Сначала они заметили, как меняется не в лучшую сторону дорожная сеть Архангельска, — с улиц исчезали деревянные настилы и тротуары, лишь кое-где у богатых домов замененные небольшими островками булыжника. По городу в приличной обуви и одежде практически невозможно стало передвигаться, так как приходилось увязать местами в болотистом, местами в глинистом месиве. И не только на поперечных улицах, но и на центральном Троицком проспекте, особенно в кузнечевской его части. Единственной улицей, более или менее проходимой в бесснежное время, осталась набережная.

Но особенно поразили европейских моряков события, происходившие в Архангельске летом и осенью 1844 года: команды стражей порядка, руководимые полицмейстером полковником Шепетковским, врывались в дворы архангелогородцев и, несмотря на их протесты, ломали мостки. Затем полицейские грузили доски в телеги, отвозили на берег Двины и там — дабы исключить повторное использование - сжигали в кострах.

Когда моряки спрашивали, зачем уничтожают мостовые и кто отдал, на взгляд европейцев, столь неразумное распоряжение, местные обыватели, как правило, молчали. Самые же смелые из них с серьезным выражением лица многозначительно указывали пальцем вверх. И этого было достаточно, чтобы понять: события, свидетелями которых они являются, вершатся по воле самого императора Николая I.

А о ней, царской воле, в Архангельске впервые узнали в мае 1836 года, когда военный губернатор контр-адмирал Иосиф Иванович Сулима получил от министра внутренних дел Дмитрия Николаевича Блудова депешу следующего содержания:

«Государь Император Высочайше повелеть соизволили: устройство деревянных мостовых в г. Архангельске на будущее время воспретить, существующие же ныне таковые мостовые уничтожить: в домах, ближайших к центру города, в течение трех, а в отдаленных частях от центра — в течение пяти лет с тем, чтобы в продолжении сего времени обыватели устроили каменные мостовые или за недостатком камня сделали, где окажется нужным, насыпи из щебня...»

Понимая, что возражать бесполезно, и поэтому дав соответствующие указания губернской строительной комиссии, адмирал тем не менее написал министру, что «деревянные мостовые в Архангельске, расположенном на болотистых местах, существуют с весьма давних времен» и что их «устройством обыватели занимаются по причине избытка и дешевизны лесных материалов». Но в ответ Блудов дал понять, что эти доводы не перевешивают, на его взгляд, более значимых: «мостовые в случае пожара угрожают величайшей опасностью», «мостовые от сырости болотистого грунта никогда не просыхают и производят весьма вредные для народного здравия испарения».

Хотя данные утверждения и были взаимопротиворечащими (постоянно сырые мостки как пожароопасный материал), Сулима больше не беспокоил министра. Да и какой смысл было еще что-то писать, когда и царь, и его министры, проезжая по уже одетой в гранит набережной Невы или по мощёному камнем одноимённому проспекту, видимо, представляли Архангельск столь же благоустроенным, как и Петербург. Но умозрительный облик по-европейски современной губернской столицы, по их мнению, безобразно портили деревянные мостовые, построенные, конечно же, по скупости и недоумию архангелогородцев. Посему их и следовало наставить на ум.

Переубеждать высоких особ, никогда в Архангельске не бывавших, было занятием неблагодарным и небезопасным. Поэтому, выполняя распоряжение, генерал-губернатор поторопил строительную комиссию, сопредседатели которой гражданский губернатор Огарёв и губернский архитектор Подъяков 20 июня сообщили, что начался учёт всех имеющихся в городе мостовых и в первую очередь уличных настилов и тротуаров. А ещё через неделю Сулима узнал, что возмущённые известием горожане не пускают членов комиссии в свои дворы — чтобы и там выявить деревянные мостки. Тогда он приказал: «Поручаю частным полицейским приставам и квартальным надзирателям не допущать уклонений, а в случае оных — доносить».

А недовольство архангелогородцев можно было понять: ладно, пусть сломают тротуары, возмущались они, но зачем уничтожать мостки во дворах? Ведь придется ходить прямо по болоту! И чем мы хуже соломбальцев?..

Упоминание последних было неслучайно — царское распоряжение не распространялось на Соломбалу, ибо она ещё не входила в состав города. Дав именно такое объяснение, власти так и не нашли вразумительный ответ на другой вопрос: «А где взять камни и щебень?» Это обстоятельство и заставило ограничиться пока лишь переписью мостовых — благо, на исполнение монаршей воли отводилось не менее трех лет.

Поэтому следующая касающаяся мостовых бумага датирована уже 24 сентября 1838 года, когда после запроса из столицы новый гражданский губернатор Александр Николаевич Муравьев приказал:

Полагая центром города плац-парадное место и площадь против присутственных мест, а местами ближайшими к центру — пространство от Стукачевской до Дорберкерской улицы, включая набережную и въезжую дорогу, предписываю Градской Полиции объявить об этом обывателям и обязать их подписками уничтожить деревянные мостовые.

Текст распоряжения, помещенный на подписных листах, доставили всем владельцам домов, находившихся в районе, ограниченном нынешними улицами Выучейского, Садовой, проспектом Ломоносова и Набережной. Но, оставив подписи, архангелогородцы не спешили исполнять прочитанное. Разгневанный их непослушанием генерал-губернатор Сулима, уже получивший чин вице-адмирала, 11 июля 1839 года устроил разнос полицмейстеру майору Карлу Меккеру, который спустя неделю рапортовал: «Под наблюдением полиции обыватели приступили к уничтожению мостовых».

Однако к концу осени выяснилось, что, хотя все тротуары и были разобраны, дворовые мостки оказались сломанными лишь у 18 домов из 272 имевшихся. Понятно, последовало новое распоряжение. При чтении его, как и при просмотре других бумаг, подписанных часто менявшимися в те годы губернаторами, создаётся впечатление, что все они сознавали неразумность царского приказа, понимали, что заставляют подчинённых и обывателей делать нечто явно противоречащее здравому смыслу. И, видимо, втайне надеялись, что приказ будет пересмотрен или про него в столице забудут.

Но не тем человеком был Николай I, чтобы забывать о своих приказах. Назначенный им в 1842 году военным губернатором вице-адмирал маркиз Александр Иванович де Траверсе получил наставление довести дело до конца.

А до завершения крайне затянувшейся кампании было еще далеко. Ибо, пользуясь нерешительностью и сомнениями местных властей, жители как центра города, так и окраин тянули время: одни для видимости частично ломали мостки, другие же восстанавливали ранее разобранные. К тому же, возражая губернатору, их действия попытался оправдать полицмейстер, заявивший, что «в случае пожара без мостовых невозможно будет доставить инструмент».

Сразу же произошла замена — новым полицмейстером стал майор Солодовников. Но и он за два года не добился желаемого. И тогда его сменил полковник Шепетковский, который рапортовал маркизу де Траверсе, что дальнейшие уговоры бесполезны и нужны самые решительные действия.

Поэтому в начале лета 1844 года обывателям объявили, что дается еще один месяц, по прошествии которого мостовые будут уничтожены полицией. Архангелогородцы уже по привычке не поверили угрозе. И напрасно, так как вскоре стали участниками событий, очевидцами которых и оказались иностранные моряки.

Когда заморские гости уже покинули пор то, в столицу на имя министра внутренних дел Льва Перовского ушла депеша с просьбой сообщить императору, что «все деревянные мостовые в Архангельске уничтожены». Это известие Николай I наверняка встретил с удовлетворением, чего никак нельзя сказать про архангелогородцев, которым предстояло еще несколько лет месить уличную грязь и порой ходить в дворах по колено в воде. Так продолжалось до 1850 года, когда, узнав о смерти маркиза де Траверсе, самые смелые обыватели стали тайком за заборами восстанавливать мостки. Полная же реабилитация деревянных мостовых и тротуаров произошла после кончины в 1855 году Николая I. Именно тогда Архангельск вновь вернул себе отличный от многих других городов облик.

Предыдущий пост - Император и Соломбала