Во вчерашнем сообщении говорилось, что сразу после Февральской революции общественная жизнь Архангельска забурлила ключом. Однако нельзя сказать, что до 1917 года все её проявления властями подавлялись — так, например, проводились популярные в ту пору литературно-музыкальные вечера и вечеринки, читались лекции. Правда, подобные мероприятия не могли состоятся без санкции полицмейстера, с которым их устроителям приходилось согласовывать все номера программ, а тексты выступлений на лекциях содержание им же утверждались.

Но одним разрешением дело не ограничивалось — на вечера обязательно отряжались полицейские чины, которым предписывалось не допускать нарушений общественного порядка и пресекать любые крамольные высказывания. С первым поручением они, конечно, справлялись, а вот второе часто было им не под силу, так как выступавшие с лекциями порой специально употребляли непонятные для малограмотных стражей порядка термины и словесные обороты.

Узнав об этом, архангельский вице-губернатор Дмитрий Григорьев, исполнявший большую часть 1907 года обязанности главы губерни, не долго думая, принял вполне соответствующее стилю его мышления решение — обязал чиновников губернского правления, закончивших как минимум гимназический курс, посещать вечера и лекции, а затем письменно рапортовать, кто и о чём там говорил. И это решение вице-губернатор издал в виде секретного постановления, согласно которому ежемесячно утверждались графики посещений. Были предусмотрены и меры наказания чиновников, отлынивавших от этой своеобразной «общественной нагрузки».

В хранящихся в областном архиве делах губернского правления имеются как графики посещений, так и сами рапорты, по своей сути являющиеся ничем иным как доносами. Вот, например, бумагу какого содержания подал Григорьеву младший помощник правителя его канцелярии А. Кос-кий:

По приказанию Вашего Превосходительства 8 сего апреля я был командирован на литературно-музыкальный вечер мастериц по изготовлению дамских нарядов, программа которого была прислана мне г. Полицмейстером.

Первым номером вечера стояла лекция «О положении женщин в настоящем и будущем», прочесть которую должен был г. Подлещук. Начав лекцию по просмотренной ранее г. Полицмейстером брошюре, г. Подлещук мало-помалу стал удаляться от разрешенной темы и, заговорив о равноправии женщин, высказал, что многие из них немало уже поработали на пользу освободительного движения в России...

В программу входило 10 номеров, исполнено лишь 4. Публики на вечере было человек 15-20, большинство портнихи...

Далее чиновник жаловался, что вечер начался не в семь, как намечалось, а лишь в десятом часу, вследствие чего ему всё это время, стоя на холоде у закрытых дверей, пришлось мозолить глаза прохожим.

Получив кроме этого ещё один донос, сообщавший о враче Успенской, также осмелившейся на другом вечере заговорить о равноправии женщин, Григорьев 12 апреля отдал полицмейстеру следующее распоряжение:

1. Обязать устроителей принять соответствующие меры к тому, чтобы вечера и вечеринки начинались аккуратно в назначенное время без опозданий.

2. Установить, чтобы до выдачи разрешений и утверждения программ назначенные для наблюдения чиновники могли ознакомиться с дословным содержанием всех номеров, лекций, декламаций и пения для возможности следить за точным выполнением программ.

3. Объявить устроителям вечеров, что считаю необходимым воспретить дальнейшие выступления аптекарского ученика Подлещук и женщины-врача Успенской.

Исполняя второй пункт этого распоряжения, полицмейстер Лапин накануне дня проведения мероприятия присылал на службу (а в воскресенье — домой) получившему «общественную нагрузку» чиновнику тексты выступлений и книги, содержание которых ложилось в основу утверждённых лекций. Ознакомившийся с ними чиновник вечером следующего дня брал их собой и, как правило, сидя в последнем ряду и шурша бумагами, сличал услышанное с разрешённым.

В апреле-мае 1907 года именно так были вынуждены поступить: делопроизводитель Берваль на литературном семейном вечере в клубе приказчиков, помощник делопроизводителя Тюленев на литературно-музыкальной вечеринке белошвеек, делопроизводитель Миронов на литературном вечере рабочих-металлистов, помощник регистратора Молчанов на вечере рабочих винного склада...

Как посетители этих вечеров, так и на них выступавшие, конечно, с первого случая появления чиновников догадались, что их привело вовсе не желание развлечься или расширить свой кругозор. Да и сами чиновники понимали, что присутствие, например, одного из них среди женщин-белошвеек более чем подозрительно. Поэтому ни о какой секретности их миссии, безусловно, не могло быть и речи. Ещё более глупым стало положение чиновников, когда им пришлось за спинами слушающих перелистывать бумаги и страницы книг, делая на них нужные для доносов пометки.

К своему неудовольствию осознав, что его постановление осталось секретным лишь по названию, вице-губернатор Григорьев приказал чиновникам действовать в открытую и дал право вмешиваться в ход вечеров и даже прекращать их. Первым этим правом попытался воспользоваться делопроизводитель врачебного отделения Т-ов, заявившийся 27 мая вместе с околоточным надзирателем Петровым на литературно-музыкально-танцевальную вечеринку пекарей. О том, что из этого получилось, рассказывалось в ближайшем номере газеты «Голос Севера»:

Настоящая вечеринка не обошлась без скандала, который был устроен г. чиновником, командированным администрацией "для наблюдения". Вот что делал этот господин на вечеринке:

Не потрудился даже снять шапки и всю лекцию просидел в ней. Не хотел допустить и самой лекции на том основании, что прежде ее было исполнено литературное отделение. И благодаря только энергичному протесту рабочих он лекцию «разрешил».

Началась лекция. «Не то читаете!» — заявил чин. «Как не то?» — показали книгу Бебеля. Оказалось, что читают «то». Чин успокоился, взял книгу и стал слушать лекцию, которую все-таки постоянно прерывал своими неуместными замечаниями.

«Донесу губернатору!» — заявил он в заключение. «Деревня! — сказали ему рабочие, — книга-то эта ведь была у полицмейстера, он и разрешил ее читать!»

Позволим себе удивиться, как наша администрация командирует на вечер таких невежественных чиновников.

Эта заметка, образно говоря, стала последней каплей, переполнившей чашу терпения вице-губернатора, уже давно намеревавшегося закрыть газету. Осуществить же этот план ему долгое время мешали ещё формально действовавшие положения царского манифеста от 17 октября 1905 года, даровавшего свободу слова. Но летом 1907-го, то есть в дни заката первой русской революции и начала наступления реакции о манифесте можно было уже не вспоминать.

Именно поэтому 9 июня появилось распоряжение, предписывавшее начальнику газетного стола губернского правления Н. Дмитриеву «являться в типографию в дни выхода газеты, требовать от ее издателя первые оттиски» и доставлять их вице-губернатору, взявшему на себя обязанности цензора. Следствиями этого распоряжения стали почти что полностью перечёркнутые оттиски страниц и срочный переезд редакции «Голоса Севера» в более либеральную Вологду.

В ноябре того же года Дмитрий Григорьев, видимо, посчитавший, что Архангельск им окончательно укрощён, согласился на обмен местами службы со своим коллегой — вятским вице-губернатором Александром Шидловским. В этой связи 30 ноября Григорьев выехал в столицу, передав все дела управляющему губернской казённой палатой действительному статскому советнику А. Ушакову. Среди оставленных бумаг был и график посещений вечеров и лекций до конца года, которого Григорьев приказал строго придерживаться до приезда нового губернатора — Ивана Сосновского...

Предыдущий пост - Товарищи и архангельские сионисты