Сегодня день памяти моего деда Василия Павловича, умершего 83 года назад — 8 февраля 1942 года, то есть, пожалуй, в самую голодную для архангелогородцев зиму Великой Отечественной войны.

Поскольку я сейчас нахожусь далеко от Архангельска, то не могу сегодня посетить его могилу, поэтому делаю это, если можно так сказать, виртуально — воспользовавшись фрагментом аэрофотоснимка Архангельска 1943 года, на котором запечатлено Соломбальское кладбище. Место, где покоится дед, обведено белого цвета кругом.

Для моей бабушки, Марии Леонтьевны, в том феврале кончиной мужа беды не ограничились — от голода умерли и проживавшие в посёлке лесозавода Молотова (то есть на Сульфате) старшая сестра Устинья с дочерью Пелагеей. Но похоронить их бабушка не смогла, так как узнала о случившемся лишь через неделю. И их место захоронения на Соломбальском кладбище можно показать лишь приблизительно. Дело в том, что хоронили в те дни в Архангельске примерно так же, как в блокадном Ленинграде — в общие могилы по несколько скончавшихся за последние два-три дня. С упрощённой процедурой оформления соответствующих документов. И, конечно, на то, что бы уведомить или искать родственников умерших у хоронивших не имелось ни времени, ни возможностей.

Когда же бабушка узнала обо всём этом, то пешком пошла на завод Молотова, где в холодной квартире нашла голодающего сына Пелагии — Васю, которого, конечно, увела с собой. Затем устроила учиться в школу ФЗО, где худо-бедно, но два раза в день кормили за казённый счёт. Об этом я подробней рассказывал в сообщении Мой троюродный брат Василий. Поэтому только скажу, что Вася сбежал — сбежал, понятно, куда — на войну, чтобы отомстить фашистам. И его поиски, увы, оказались тщетными. Единственное, что от него, Василия Рудакова, осталось, это фотопортрет:

Таким образом, это была ещё одна потеря голодного 1942 года. И рассказом о ней можно было бы и закончить сегодняшний пост. Но я сделаю иначе — продолжу, продолжу для резкого контраста с вышеизложенным, так как вспомнил строки из давно прочитанной книги Ирины Пономарёвой «Главы из жизни Степана Писахова», где говорится, что автор впервые увидела его в годы войны в обкомовской столовой, куда она ходила обедать вместе с отцом — главным редактором газеты «Правда Севера» Борисом Пономарёвым.

Почему-то в других публикациях о Писахове их авторы не сообщают о том факте, что он в войну питался на «обкомовском» уровне, а, наоборот, пишут о нём, как о чуть ли не пострадавшем от Советской власти. Хотя он этой властью был великодушно прощён за весьма бурную деятельность в период интервенции, которая для других по меркам 1937 года потянула бы на несколько 58-х статей УК РСФСР.

В областном архиве, в фонде облисполкома я встречал документы со сведениями об обкомовской столовой, которая в годы войны находилась в только что построенном рядом с Домом Советов здании — в том, где впоследствии располагался магазин «Детский мир», а ныне — музыкальная школа.

А круг её посетителё был, понятно, строго ограничен: наряду с Папаниным там обедали секретари и заведующие отделами обкома, председатель облисполкома, его заместители и заведующие отделами, секретари горкома и райкомов, председатели горисполкома и райисполкомов, прокурор области, глава областного суда, главный редактор «Правды Севера». Выделялись пропуска и местным отделениям Союзов писателей и художников в разное время по-разному — 1-3 для каждого, но ежемесячно. По квоте какого отделения или попеременно от первого и второго посещал обкомовскую столовую Писахов, Ирина Пономарёва не написала, так как младости лет, понятно, не знала.

По мере ухудшения снабжения Архангельска продовольствием сокращались по весу порции и количество тех, кому они предназначались. Сначала вычеркнули из списка районных работников - мол, обедайте на местах, а не тратьте время на поездки в центр города. Затем очередь дошла до заведующих отделами обкома и облисполкома. И лишь представители неподкупной творческой интеллигенции значились в списке всю войну...

Предыдущий пост - Автобусные воспоминания