Lorem ipsum
Class aptent taciti sociosqu ad litora

Известный архангельский историк-краевед Е.И. Овсянкин, рассказывая в книге "Огненная межа" о жизни земляков в переломные моменты первой четверти XX века, в частности, писал: "Шенкурский уезд в 1905-1906 гг. потрясли невиданные до той поры выступления крестьянства, принявшие самые острые формы и носившие отчетливо выраженную антиправительственную направленность. Неповиновение властям, самовольные порубки леса, отказ нести разные повинности, создание массовой организации "Союза шенкурских крестьян" и, как следствие, - жестокая расправа над непокорными при помощи крупной "карательной экспедиции", возглавлявшейся руководителями губернии, арест 50 наиболее заметных активистов крестьянского движения - таковы внешние проявления этого крупного народного движения".

Среди упомянутых активистов Евгений Иванович назвал и священника Попова, дополнительные сведения о котором мне удалось найти в документах губернского жандармского управления, хранящихся в Государственном архиве Архангельской области. Скрупулезность, с какой они были составлены чинами политической полиции, позволила в общих чертах воссоздать образ этого незаурядного человека.

15 августа 1907 года из архангельской почтово-телеграфной конторы в жандармское управление курьер доставил пакет, в котором находилась открытка, пришедшая из Великобритании на имя арестанта губернской тюрьмы Александра Плечёва. Однако содержание её текста не в меньшей мере предназначалось и для помощника начальника управления подполковника Ивана Петровского:

"Дорогой Александр Яковлевич, в надежде, что г. Петровский не так-то скоро с Вами расстанется, пишу по старому адресу. Как видите по штемпелю, оживленнейший Глазго - мое пока местопребывание. Путешествие морем на меня не оказало вопреки всяким ожиданиям неприятнейшей болезни морской.
 
Дорогой товарищ, если бы ты видел, что делает свобода. Какие чудеса создает, творит свободная мысль человека!.. Обидно и тяжело за нашу Родину, страну богатейшую. Представь, когда мы подъезжали к Гуллю, то англичане, знающие по-русски, с презрением нам кричали: "Что, русские, все еще не можете убить царя!" С горечью в сердце приходится сознаться, что Романовы пока еще правят и грабят. Если еще увидишься с Петровским и его подлейшими пособниками, намекни им, что я все силы употреблю, чтобы видется с ними в свободной республике...

Любящий и уважающий тебя твой бывший поп Василий Попов".

Посылая подобного содержания открытку, отправитель, конечно, понимал, что она вряд ли дойдёт до бывшего соседа по камере. Но и запечатывать её в конверт не имело смысла, так как в то время просматривалась вся корреспонденция лиц, вызывавших хотя бы малейшие подозрения в их неблагонадёжности. Об этом свидетельствуют тома перлюстраций - подшивки копий писем, хранящиеся в архивном фонде жандармского управления. И хотя на них ставился гриф "Секретно", тем не менее практически все знали, что письма, несмотря на провозглашённую тайну переписки, "в целях охраны государственного строя" вскрываются и просматриваются. Поэтому, будучи уверенным, что открытка по прибытии в Архангельск сразу же окажется на столе у Петровского, Василий Попов и не пожалел "добрых" слов в адрес жандармского подполковника, с которым у него были давние счёты. Но прежде чем сообщить об обстоятельствах их знакомства и дальнейших взаимоотношениях, расскажу, что этому предшествовало.

Сыну священника Заяче-Ростовского прихода Вельского уезда Василию Христофоровичу Попову, родившемуся 16 (26) декабря 1879 года, жизненный путь был предопределён - по отцовским стопам. Так поначалу и складывалось - по окончании Вологодской духовной семинарии он получил назначение в один из беднейших приходов Шенкурского уезда - Афанасьевский.

Однако там молодому священнику, ежечасно видевшему нищету и бесправие крестьян, потребовался короткий срок, чтобы осознать, насколько глубока пропасть между властями придержащими и народом. С каждым днём становилось всё невыносимее служить молебны за здравие императора и поучать прихожан, рассказывая о "безмерной монаршей милости и непрестанных помыслах помазанника Божиего о благе народном". Совесть не позволяла ему и дальше называть чёрное белым.

Как впоследствии он прямо заявил на допросе, столь же неприемлемой была и присущая его коллегам привычка "собирания копеек, унизительного хождения за ними по праздникам по домам. Тому, кто собирает последние крестьянские гроши, они жгут руку и, главное, душу, глушат святые и чистые порывы пастырского сердца, воздвигают стену отчуждения между пастырем и прихожанами..."

Нет, порывы его сердца не заглохли и стена отчуждения не возникла, ибо молодой пастырь сразу же решил обходиться малым. А иначе поступить не мог, так как всецело проникся бедами и заботами крестьян. И именно поэтому,когда революционная волна достигла Шенкурского уезда, Василий Попов оказался на её гребне и в числе инициаторов проведения первого съезда шенкурских крестьян (20-21 ноября 1905 г.).

Как следует из доноса (дело министерства юстиции № 19961 за 1906 г.), "председателем съезда и одним из самых горячих ораторов был священник Попов". Не без его влияния участники съезда постановили: "Не исполнять распоряжения начальства, направленные в ущерб интересам народа; против насилия начальства организовать самозащиту; сельские власти, служащие в интересах администрации, сместить и выбрать лиц, преданных народу..." Кроме того, съезд оформил создание "Союза шенкурских крестьян" и постановил примкнуть к "Всероссийскому Крестьянскому Союзу".

На втором съезде (9 января 1906 г.) были избраны делегаты на общероссийский съезд этой организации - крестьянин Ежев и священник Попов. Но выехать в столицу им не удалось - в те дни на имя архангельского губернатора пришла шифрограмма министра внутренних дел П. Дурново, в частности, гласившая: "Признавая необходимым всеми мерами прекратить революционные подстрекательства крестьян, прошу всех подстрекателей, зачинщиков и агитаторов, которые не арестованы судебной властью, арестовать. При арестовании не обращать никакого внимания на протесты самозванных сходов и собраний, в случае необходимости их разгонять силою с употреблением согласно закону, если потребуется, оружия. Всякие колебания не должны быть допускаемы..."

Вскоре в уезд прибыл жандармский подполковник, и с 21 января начались аресты. Именно тогда и произошло знакомство с Петровским и его "подлейшими пособниками", которые доставили этап из первых восьми арестантов в губернскую тюрьму. Там Попов и узнал, что должен отныне именоваться "бывшим попом" - церковное начальство, уведомлённое об аресте, поспешило лишить его священнического сана.

Ему, ревностно нёсшему слово Божье прихожанам, конечно же, стало обидно. Но успокаивало то, что совесть чиста. Не пошёл Попов не сделку с ней и во время допросов - никого не выдав, откровенно и презрительно говорил Петровскому всё, что думал о царском режиме и его подпорках - полиции, жандармах и чиновничестве. Хотя мог быть осторожнее, так как статья по которой он обвинялся - "принадлежность к преступному сообществу", грозила самыми печальными последствиями. Однако с помощью друзей он их избежал, причём в прямом смысле этого слова.
 
Василий Христофорович Попов

28 августа 1906 года врач Иван Остроумов настоял на переводе Попова из тюремного лазарета в больницу приказа общественного призрения. Причина, казалась, была веской - подозрение на туберкулёз. Не пробыв в больнице и двух недель, в ночь с 10 на 11 сентября обитатель специально охраняемой палаты, воспользовавшись беспечностью полицейских, бежал.

Поиски, с утра начатые по Архангельску, не дали результата. Напрасно выслеживали беглеца и в других местах: в его приходе и на родине - в Вельском уезде.

Документы той поры сохранили следы эмоций, овладевших начльником управления полковником Соболевым - он был в бешенстве. Посыпались наказания: взыскания получили Петровский и его помощники, проспавшие побег полицейские чины были уволены, замеченный в симпатиях к политическим преступникам тюремный врач Остроумов удалён с должности.

Но гнев шефа архангельских жандармов свидетельствовал и о бессилии политической полиции, ибо ей так и не удалось установить имена тех, кто помог Попову бежать и укрыл в Архангельске. А они, друзья "бывшего попа", сделали почти невозможное - снабдив деньгами и документами, тайком посадили его на уходивший за границу пароход.

Когда же Попов, будучи в Великобритании, окончательно уверился в полной безопасности, то решил напомнить о себе давнему недругу. И не просто напомнить, но и намекнуть, каким образом сумел покинуть Архангельск. Неплохо зная характер Петровского, он предвидел, какой приступ злобы вызовёт пришедшая открытка.

И в своих предположениях не обманулся. Именно такое чувство испытал 15 (28) августа 1907 года подполковник Петровский, вскрыв доставленный из почтового ведомства служебный пакет. Нет, открытка не была чьей-то злой шуткой или фальшивкой - он хорошо помнил почерк беглеца. Да и не было сомнений по поводу подлинности почтового штемпеля - "AU 22 07 GLASGOW".

Не меньшее раздражение вызвала необходимость возбуждения следствия в связи с наличием в открытке крамольных слов. Следствия чисто формального, так как было ясно, что по причине отсутствия обвиняемого его тут же придётся закрыть. Надежда на то, что оно возобновится вскоре совсем сошла на нет: по агентурным данным стало известно, что Попов перебрался ещё дальше - в Нью-Йорк.

К сожалению, упомянутая открытка - это единственная весточка от Василия Попова. По крайней мере предназначенная жандармам. Писал ли он родным, как сложилась семейная жизнь, какова дальнейшая судьба - на эти вопросы, возможно, в будущем ещё удастся ответить.

Пока же в заключение только замечу, что Василий Христофорович Попов не был одинок. Например, в 1907 году архангельский священник Владимир Купленский за свободомыслие и сотрудничество с газетой "Голос Севера" был лишён права вести богослужения "впредь до раскаяния и совершенного прекращения преступной деятельности". Тогда же лишился своего места и священник Лявленского прихода Стефан Иоилев, обвинённый в знакомстве с политическими ссыльными и сочувствии к ним. Можно назвать ещё имена, но это не изменит того факта, что они были в явном меньшинстве. Что же касается подавляющего большинства, то, думаю, не надо напоминать, с кем вместе оно находилось в периоды глубокого размежевания между народом - с одной стороны - и союзом имущих и власти предержащей - с другой. Наверняка в этом и кроется основная причина тех бед, которые постигли церковь в послереволюционные годы. 
                                                                                   Михаил ЛОЩИЛОВ 
         Статья была опубликована в газете "Правда Севера" 30.05.2002 г.