В недавно опубликованной статье "Шенкурская спичка" ("Правда Севера, 19.12.2002 г.) мне уже приходилось упоминать о холмогорском уездном полицейском исправнике Михаиле Реутове, который в 1910 году своими показаниями помог следствию по делу о повреждении царского портрета. Так сложилось, что дальнейшее ознакомление с хранящимися в областном архиве документами позволило найти еще одно упоминание фамилии исправника, причем на этот раз он фигурировал в следственных бумагах уже не как должностное лицо или свидетель, а в качестве обвиняемого. Кроме того, совершенный им поступок и вынесенное затем наказание сделали Реутова известным на всю страну. И, конечно же, в первую очередь для его столичного начальства.
Именно это обстоятельство и заставило заместителя министра внутренних дел генерал-лейтенанта П. Курлова обратиться к министру юстиции И. Щегловитову с запросом, начинавшимся такими словами: "В газете "Речь" от 13 октября сего 1910 года напечатана корреспонденция из Архангельской губернии о том, что в городе Холмогоры в камере мирового судьи разбиралось на днях крайне необычайное дело. Обвинен местный исправник..."
Далее проинформировав о беспрецедентном в истории империи приговоре холмогорского судьи Д. Ежова, генерал -лейтенант попросил главу ведомства юстиции разобраться, как мог тому подчиненный решиться на подобный, "несомненно, тенденциозный в отношении представителя власти шаг".
Безусловно, и сам министр Щегловитов был несказанно удивлен поведением дотоле ему неизвестного служителя Фемиды, осмелившегося осудить по сути дела главное административно-полицейское лицо уезда. Поэтому он незамедлительно поручил провести служебное расследование прокурору окружного суда Федору Слетову, которому вскоре удалось установить следующее.
15 сентября 1910 года из Архангельска в Холмогоры приехал столоначальник губернской казенной палаты Аполлинарий Кулаков. Целью его посещения этого уездного города была ревизия хозяйственной и финансовой сторон деятельности местной больницы. Найдя немало недостатков и упущений, губернский чиновник высказал свои претензии уездному исправнику, который одновременно занимал пост председателя попечительского совета больницы.
В ответ Реутов, частично согласившись с замечаниями, заявил: "Гораздо худшим в больничном деле является тот факт, что врач производит операции в нетрезвом виде и с грязными руками". И добавил, что "давно пора этого жалкого полячишку-интеллигентишку, этого коновала из Холмогор выдворить".
Выяснять, как зовут врача, Кулаков, конечно, не стал, так как в то время единственным дипломированным медицинским специалистом на весь уезд был Алексей Александрович Лядовский. Поэтому ревизор, покинув здание полицейского управления, в тот же день к нему и направился.
Однако, несмотря на поздний час, дома его не нашел, а застал в больнице как раз при проведении срочной операции и причем совершенно трезвого. Пересказав услышанное, Кулаков, в свою очередь, узнал о проявлениях чрезмерно неприязненного отношения к медику со стороны полицейского чина.
Оказывается, Лядовский был занесен исправником в черный список вскоре после приезда в Холмогоры. А случилось это потому, что молодой врач, искавший образованных собеседников, тут же завел знакомство с политическими ссыльными. К ним же у Реутова, ярого монархиста и участника карательной экспедиции, усмирявшей в 1906-1907 годах шенкурских крестьян, отношение было крайне враждебное. Естественно, что оно распространилось и на Лядовского, вследствие чего в адрес губернского начальства один за другим посыпались рапорты о политической неблагонадежности врача.
Но они не дали желаемого результата - Лядовского из Холмогор не перевели, так как найти ему замену было нелегко. Тогда Реутов, решивший во что бы то ни стало выжить врача, начал действовать другим способом, а именно принялся всячески заочно оскорблять. Например, твердо зная, что тому передадут, он, неоднократно надсмехаясь над польскими корнями родословной Алексея Александровича, добавляя к его фамилии вторую букву алфавита. Вот, мол, какой у нашего коновала корень родословной, вот от кого он пошел...
Понятно, что подобные словесные издевательства больно ранили Лядовского. Но он ничего не мог противопоставить самому влиятельному человеку в уезде. Поэтому приходилось терпеть. Однако терпение наконец-то кончилось, когда он из уст губернского чиновника узнал о новых оскорблениях. Попросив Кулакова в случае суда повторить только что рассказанное, врач подал мировому судье 1-го участка Холмогорского уезда Дмитрию Ежову иск о привлечении к ответственности Реутова за клевету и оскорбление профессиональной чести.
По прошествии двух недель - 2 октября - приглашенный к судье полицейский исправник стал утверждать, что как председатель попечительского совета высоко ценит и весьма уважает Лядовского и что даже никогда не помышлял оскорблять или клеветать на него. Но Аполлинарий Кулаков, сдержавший слово и поэтому специально вновь приехавший в Холмогоры, немедля уличил исправника во лжи.
Заявление Кулакова вовсе не смутило нисколько несомневавшегося в своей безнаказанности Реутова. И напрасно, потому что вслед за самоуверенностью пришло чувство растерянности. Это случилось в тот момент, когда судья, выслушав истца и свидетеля, строго придерживаясь буквы закона, признал исправника виновным в клевете и на основании 136-й статьи уложения о наказаниях приговорил к аресту на 15 суток.
Правда, небольшое послабление Реутову все же было сделано - отбывать срок судья разрешил не в единственной имевшейся при полицейском управлении камере (не с уголовниками же ему сидеть!), а на гаупвахте местной воинской команды. Впрочем, это мало меняло суть происшедшего, так как приговор привел в неописуемое изумление холмогорских обывателей. И особенно тех, кто наблюдал, как городской пристав Широхов препровождает своего начальника к месту заключения.
Понятно, что весь об аресте уездного исправника быстро достигла Архангельска. Первым отреагировал на нее окружной суд, поспешив отменить приговор. Поэтому Реутов просидел на гаупвахте только четыре дня. Однако и этого хватило, чтобы дурно прославиться на всю страну. А об этом позаботились его поднадзорные - политссыльные, которые, используя свои связи (не почтой же посылать - перехватят!) отправили соответствующую корреспонденцию в газету "Речь".
Нельзя сказать, что в ту пору столичные газеты не писали о судебном преследовании полицейских чинов, совершивших преступления или злоупотребления властью. Но это касалось только тех, кто уже был отстранен от должности. В данном же случае газета "Речь" сообщила о 15-суточном аресте находящегося при исполнении обязанностей исправника, что было ранее невозможным событием. К тому же автор корреспонденции придал ей комический оттенок, не без сарказма изобразив, как подчиненные ходили к своему начальнику в камеру подписывать бумаги.
Как раз этот факт, видимо, более всего возмутил генерала Курлова и побудил его побеспокоить министра юстиции. А тот, получив обстоятельный ответ от архангельского прокурора, издал закрытое распоряжение о недопущении подобного впредь. Иначе бы холмогорский прецедент оказался заразительным, ибо поводов для наказания полицейских чинов, прибегавших к физическим и словесным оскорблениям, было, конечно, предостаточно. Вместе с тем он не вынес порицания судье Ежову. Во-первых, так как тот с юридической точки зрения поступил правильно, во-вторых, потому что весть о наказании принципиального служителя Фемиды, ставшего известным на всю Россию, обязательно попала бы на страницы газет.
Что же касается Реутова, то его судьба была решена в министерстве внутренних дел. Нет, там не издавали приказ об отстранении "прославившегося" чина, а поступили несколько по-другому, прозрачным намеком дав архангельскому губернатору понять, что от него ждут: "Предлагаем своевременно донести об увольнении от службы холмогорского уездного исправника Реутова".
Впрочем, без должности он не остался, правда, место для бывшего стража порядка нашли подальше от Архангельска - лесничим Печенгского лесничества Александровского (Кольского) уезда. В этой связи его фамилия навсегда исчезла из документов, отражающих деятельность силовых органов губернии.
Михаил ЛОЩИЛОВ
Статья была опубликована в газете "Правда Севера" 27.03.2003 г.