В газете «Волна» за 22 мая 1925 года встретил объявление о публичной продаже двухэтажного каменного с мезонином (надстройкой) дома, оценённого в десять тысяч рублей. На момент продажи владельцем его был Алексей Евтихиевич Соколов. А адрес дома был таким: Архангельск, Набережная Северной Двины, 44.

Заинтересовавшись тем, как выглядел этот дом, я первым делом по плану города 1920-х годов уточнил его местоположение. Нумерация домов по Набережной тогда отличалась от послевоенной: так дом Плотниковой (между Поморской улицей и Театральным переулком, где сейчас музей) был 56-м.

Следовательно, 44-й находился между Серафимовича и Володарского улицами. А там двухэтажный дом с мезонином был один — на снимке второй после углового:

А принадлежал этот дом А.Е. Соколову по крайней мере с 1910 года, о чём свидетельствует следующее архивное дело:

Далее в паблике Старый Архангельск нашёл не только отдельное фотоизображение этого дома, но и целую дискуссию:

Как видите, из дискуссии следует, что этот дом, построенный в середине позапрошлого века, первоначально принадлежал Плотникову и Ивановой. И что на его первом этаже находилась чайная, а на втором — номера. И как раз по поводу предназначения этих номеров возник спор. Одна из споривших, ссылаясь на воспоминания своей бабушки, утверждала, что эти номера были «местом работы» особ лёгкого поведения, а её оппонент писал, что по дореволюционным законам публичный дом в этом месте не мог находиться и что в Архангельске «работало» лишь два подобных заведения — «Орёл» и «Новый свет» (оба в Кузнечихе). Спор закончился ничем — все остались при своих мнениях.

К сожалению, в день, когда шёл данный спор, я не посетил этот паблик. А если бы посетил, то дал бы ссылку на опубликованную в газете «Северное утро» 18 декабря 1918 года статью. Но прежде чем её сейчас процитировать, поясню, что в короткий период правления большевиков (февраль-июль 1918-го) упомянутые заведения ими были закрыты, а воцарившее в Архангельске в августе белое правительство не решилось их заново открыть. Но закрывало глаза на вновь появившиеся, нелегально заработавшие дома терпимости. Так как спрос на них был огромным — город был наводнён военными — и русскими, и интервентами. Поэтому возник архангельский «Тычок», о котором и говорится в газетной публикации:

Однажды я встретил в Архангельске петроградца. Прошлое этого, в сущности веселого малого было настолько сомнительным, что мне не хотелось бы с ним часто встречаться. Укрыться было некуда. Пришлось остановиться. Не зная, что сказать, я спросил петроградца:

— Ну как вам нравится Архангельск?

Он пожал плечами. Лицо его расплылось в улыбке:

— Веселый город. Есть где время провести.

И вдруг, видимо, обрадовавшись человеку, которому он мог бы высказать свой восторг, он оттащил меня за пуговицу пальто в сторону и потом спросил:

— Вы помните «Орел»? А «Новый Свет»?

— Но ведь, кажется, этих заведений не существует.

— Да, да, — с сожалением согласился мой собеседник, - но есть отделеньице. - Лицо его вновь просияло: - Знаете, на тычке?!

«Тычка» я не знал и не интересовался им. После встречи с «веселым малым» я обнаружил исчезновение моего кожаного портсигара. Впрочем, может быть, я обронил его. В нем было только две сигаретки.

Скоро я снова услышал о «тычке». На толкучке какой-то парень, подпоясанный кушаком, не стесняясь окружающих, любовно гладил по спине какую-то даму. Та неловко увертываясь от неуместной ласки, но все-таки сказала:

— На «тычке» увидимся.

Наконец это заинтересовало меня и я решил побывать «на тычке». Адрес я легко узнал тут же на толкучке. Это было недалеко. Там, где Пинежская улица упирается в холодильник, а холодильник — в Макаровские бани, на самом тычке стоит плешивенький домик. Я называю домик плешивеньким, потому что он так сгорбился и врос в землю чуть не до окон, что напоминает хорошо пожившего, но еще крепкого старичка.

Внутри домика вечером тусклые лампы освещают ржавые стены помещения, пыльные и хорошо прокопченные табачным дымом тряпки над окнами, изображающие занавески, и ряд столов, закрытых клеенками, приобретенными, видимо, в доброе, старое время: лет 5-6 тому назад.

Столики заняты. Посетители всякие: одни сидят тихо, беседуют, но лишь изредка услащают свою речь крепкими русскими словами. Дамы в счет не идут. — Свои люди и их не стесняются. Дамы пьют кофе, бражку, а сидят попарно: кавалер и дама, кавалер и дама... Одна из тех дам, сидящих за пустым столом и без кавалеров, сказала:

— Сегодня мы будем пропивать мои ботинки...

Из этих слов мне показалось, что «на тычке» все дорого. Оказывается, нет, цены умеренные: стакан кофе сладкого 2 р., бутылка бражки 2 р. 50 к., а на «остальное» — цены разные и «по соглашению«.

Я видел, как, уходя из «тычка», парочки тут же где-то быстро исчезали... За одним столом гости «тычка» усиленно ругали администрацию Макаровских бань за высокие цены на номера...

«Тычок» — веселое место...

Судя по описанию «Тычка», можно предположить, что это как раз этот дом (стоял напротив Макаровских бань). Но, возможно, и другой, но поблизости. Кстати, как в дореволюционных, так и в газетах 1920-х годов нередко встречаются заметки о том, что именно в этом месте — на Набережной между Пинежской (Серафимовича) и Театральной (Володарского) улицами — сначала полиция, потом милиция регулярно задерживали особ лёгкого поведения. Поэтому можно сказать, что каждый из споривших по поводу предназначения дома был по-своему прав: да, легально существующий публичный дом тут не мог существовать, а вот нелегальный — другое дело — значит, память у упомянутой бабушки была отличной.

Опять же кстати следует сказать, что из дореволюционных архивных документов (полицейских рапортов) следует: подобные нелегальные заведения существовали и в других частях города, например, в той же Кузнечихе наряду с официальными - «Орлом» и «Новым светом». Причём эти места встреч были с особенной спецификой, так как в Кузнечихе преобладало мужское население: казармы, военный госпиталь, полубатальон военных кантонистов. Но дальше пояснять не буду — догадливый поймёт, о чём речь...

А вместо этих пояснений вернусь к тому, с чего начал — к газетному объявлению. Так как вскоре было напечатано ещё одно:

А из его текста можно сделать вывод, что владелец дома с мезонином — Алексей Евтихиевич Соколов — в начале 1920-х решил построить цирк на Набережной (примерно там, где сейчас площадь Мира), но не рассчитал свои финансовые возможности и обанкротился. Поэтому судебный исполнитель Воробьёв продал с торгов сначала его дом, а потом — недостроенный цирк и стройматериалы. Что же касается дальнейшей судьбы банкрота, то интернет-поисковики выдали лишь один результат:

Соколов Алексей Евтихиевич, 1875 г. р. Место проживания: пр. Москвиной, д. 1/3, кв. 42. Дата смерти: ноябрь 1941. Место захоронения: Волковское кладб., братская могила (Блокада, т. 28)

Эти сведения можно трактовать так: после продажи недвижимости он перебрался в Ленинград. Правда, отчество немного отличается: в объявлениях — Евстихиевич. однако в списке избирателей в Архангельскую гордуму 1914 года, имевших имущественный ценз (то есть состоятельных), фигурирует как раз Алексей Евтихиевич Соколов. Следовательно, в объявлениях — небольшая неточность...

Предыдущий пост - 401-й сравнительно честный способ